Акварели Аарона Априля ценятся за их выдающуюся глубину и свечение, часто выставляясь наряду с его мощными масляными полотнами. Вопреки общепринятому представлению о том, что акварель должна быть выполнена быстро, Априль часто уделял этим работам значительное время – порой даже больше, чем своим масляным картинам – что позволяло достигать необычайной насыщенности и сложности. Его статус выдающегося акварелиста был мощно подтвержден заметной выставкой 2002 года в Московском музее современного искусства.
В этой универсальной технике Априль исследовал обширный круг сюжетов, включая глубокие духовные темы, выразительные пейзажи и сложные аллегорические композиции. Его особенно хвалили за безупречную способность тактично смешивать фигуративные и абстрактные элементы, демонстрируя тонкое мастерство, уникальное для его видения. Критики неизменно отмечают его исключительное умение передавать свет и тончайшие цветовые нюансы, подчеркивая, как его акварели передают «внутренний свет, несомый самим пигментом», и завораживающие «тающие цвета пустыни». Этот изысканный эффект, достигаемый в акварели, часто считался более утонченным, чем маслом, для передачи деликатного, почти эфирного свечения южного израильского пейзажа. Шедевры, такие как «Накануне Шаббата. Сближение у Стены Плача» (1993), служат яркими примерами, демонстрируя его «поразительную точность» в изображении как архитектурных сооружений, так и сложных фигур с захватывающей дух ясностью.
Пейзажи Аарона Априля являются глубоким свидетельством его художественной эволюции, отражая резкие контрасты и преобразующую силу среды, в которой он жил. От суровых просторов Сибири до сияющей интенсивности Израиля, кисть Априля запечатлевала дух земли.
Его ранняя жизнь в Сибири, отмеченная суровыми условиями и депортацией, оставила неизгладимый след в его творчестве. Эти первоначальные переживания отражены в «мрачном цвете, исходящем от северной земли», намекая на приглушенную, но глубоко прочувствованную палитру его раннего советского периода. В то время как ранние сибирские работы, такие как «После работы» 1958–60 годов, «В Томской области» 1959 года и «Здесь мы будем жить» 1961 года, основаны на реализме, они также обладают «тонкой иронией для реализации субъективного модуса», как отметил Матти Фишер, что предполагает нечто большее, чем простая мимесис. Знаменитый русский художник Дмитрий Жилинский, близкий друг, особенно восхищался «сибирскими» произведениями Априля.
1972 год ознаменовал поворотный момент, когда переезд Априля в Израиль вызвал драматический сдвиг в его художественном видении. Уникальный и интенсивный израильский свет стал одновременно вызовом и вдохновением. Сам Априль сформулировал эту художественную борьбу, заявив: «В Иерусалиме свет уникален – иногда даже жесток. Он активно мешает живописи… Здесь, в Иерусалиме, бывает так, что свет убивает краски, он порой не дает нам воспринимать реальность». Его заявленной амбицией было «выиграть этот конкурс со светом». Критики широко признают его триумф в этом начинании: Евграф Кончин утверждал, что Априль «сам есть этот свет», а Феликс Розинер красноречиво описывал, как Априль «вышел победителем из своей борьбы со светом, украв его с неба и поместив в глубины своих полотен и бумаг».
Это глубокое взаимодействие с израильским светом привело к радикальной трансформации его палитры и стиля. Его израильские пейзажи характеризуются энергичными, всеобъемлющими, многоцветными, страстными картинами. Суть его работ этого периода определяется «насилием цвета и его восприятием», где цвета воспринимаются как «борющиеся друг с другом или обнимающие друг друга». Виктория Хан-Магомедова отмечает, что в Израиле Априль обрел полную художественную свободу, раскрепостив цвет в своем искусстве. Его пейзажи этого периода особенно примечательны своей способностью «хорошо передавать свет», демонстрируя его мастерство в улавливании неуловимых нюансов южной природы, чего иногда не хватало масляным краскам. Исследование Априлем израильского пейзажа также распространилось на изысканные акварельные пейзажи, где его уникальный подход к «передаче свечения цвета» позволил ему передать тонкое сияние интенсивного света.
